«Наше общее детство
прошло на одних букварях,
оттого никому ничего
объяснять и не надо.»
Машина времени, «Место, где свет».
прошло на одних букварях,
оттого никому ничего
объяснять и не надо.»
Машина времени, «Место, где свет».
Всегда удивляюсь, до чего же просто манипулировать человеком таким примитивным способом, как «взять на слабо».
Знаю, удивляюсь... и всегда попадаюсь!
И вот вам пример.
Один сильно эрудированный товарищ, а быть может, товарищ с просто хорошо развитой образной памятью, как-то мне сказал, что учебник для начальной школы «Родная речь» был проиллюстрирован картиной Исаака Левитана «Март». Той самой, на которой лошадка стоит у освещенной солнцем стены лесной усадьбы, с одной стороны которой еще сугробы, а с другой – уже проталины и лужы.
Вся в сомнениях, я стала мучительно вспоминать, что же там было, в этой «Родной речи».
Дискуссия тем временем продолжилась, и стало очевидно, что я не только не припоминаю эту иллюстрацию в учебнике, как частность, но и совершенно не разбираюсь в творчестве Левитана, в целом.
С большой натугой и в мучениях мной было весьма отдаленно обрисовано содержание картины «Березовая роща», причем половина сказанного явно относилось к общеизвестному «Утру в сосновом бору», знакомому всем по конфетам.
Ужаснувшись собственной безграмотности и впечатлившись энциклопедическими знаниями человека, помнившего картинки из «Родной речи», дабы восполнить выявленный пробел в школьном образовании, декабрьским днем, хмурым и холодным, я пристыжено потопала изучать Левитана.
Левитан встретил меня зеленью и сразу же с порога, не дав опомниться и подготовиться, обрушил на меня лето – палящий зной выжженных ялтинских улиц, панорамы крымских гор, наполненных звенящей полуденной дымкой, необъятный простор среднерусских полей и бескрайний разлив Волги, запах скошенного сена на поблекших лугах и тревожащий аромат приближающейся бури, несущей вихри пыли, стрекотание кузнечиков, крики стрижей и веселое щебетание ласточек в синеве, свежий ветер, наполненный медовым запахом разнотравья и лесную душистую прохладу, белизну церквушки, щемяще-беззащитно приютившейся на высоком берегу, золотой купол которой сияет как второе солнце, шелест листвы и скрип покачивающихся девьев в лесу, паркий зной полудня и мягкое предвечернее затишье, тяжелый затягивающий запах чащи и острый аромат свежевспаханной земли, шепот искупавшихся в утренней росе трав и дрёму поникнувшей над водой ивы, гудение шмелей и писк тысяч мелких существ, темноту неподвижного лесного болота и блеск зеркальной глади озера, отражающей бесконечно-голубое небо, журчание спешащего через весенние поля ручья и плеск воды о борт деревянной лодки, привязанной к мосткам у переправы, отголоски протяжных песен и дальний благовест колоколов, - весь мир: и дольний, и горный, развернулся предо мной.
Всё лето пришло ко мне даже не «в один день», по-брэдберивски, а гораздо быстрее – за один вдох.
Потому что это лето такое Родное!
Топи да болота,
Синий плат небес.
Хвойной позолотой
Взвенивает лес.
Тенькает синица
Меж лесных кудрей,
Темным елям снится
Гомон косарей.
По лугу со скрипом
Тянется обоз –
Суховатой липой
Пахнет от колес.
Слухают ракиты
Посвист ветряной…
Край ты мой забытый,
Край ты мой родной!..
С. Есенин
Синий плат небес.
Хвойной позолотой
Взвенивает лес.
Тенькает синица
Меж лесных кудрей,
Темным елям снится
Гомон косарей.
По лугу со скрипом
Тянется обоз –
Суховатой липой
Пахнет от колес.
Слухают ракиты
Посвист ветряной…
Край ты мой забытый,
Край ты мой родной!..
С. Есенин