Легкость, воплощенная в танце, грация сильного и красивого тела, полет, ярость и любовь, страдание и воля - завораживают, воплощая в жизнь саму суть образа, раскрашивая его эмоциями, привнося в него и душу, и жизнь.
Если бы я была в зале, я бы услышала перестук набоек по звонкому деревянному полу, но я не была в зале, я наблюдала танец издалека, по телевизору, а по спине бежали мурашки, такие, как будто я улавливала дробь, выбиваемую каблучками о знаменитую сцену.
Музыка льется и льется, и в такт с ней льется танец, практически осязаемой лентой радости связывая и танцоров и их зрителей.
Образ становится понятным с самых первых движений, он объемный, он выпуклый, он занимает собой все пространство воображения, сметая скепсис и недоверие зрителя, он не оставляет и намека на двойственность, он ярок, как метеор, прочерчивающий ночной небосклон; он оставляет после себя ощущение правильности и завершенности, прикосновения к вечному и прекрасному, к такому же прекрасному, как закат, догорающий в море, или темная глубина ночного неба, к такому же осязаемому, как мощь несущейся с гор реки, как умиротворяющее тепло ночного костра.
Образ, узнанный один единственный раз, останется с тобой уже навсегда, вызывая благоговение перед поразительной природой человека, перед бесконечной его способностью к развитию, перед совершенством его тела, перед его способностью говорить на языке, понятном всем гражданам Земли, без слов.
Вот цыганский табор на привале, у ночного огня молодые цыганки поют всегда немного грустные песни о любви.
Вот разухабистая футбольная команда гоняет мяч по полю, а на скамейке внимательно следят за игрой, периодически привскакивая со своих мест, санитары и фотограф. Вдруг на поле выбегает фанат, горящий желанием помочь обожаемой команде. Полнейшая кутерьма и хаос на поле! Свисток, удар по воротам - гол! Общая фотография: футбольные команды, тренеры и забивший победный гол фанат в центре кадра под руку с милиционером.
Вот молоденькая козочка резвится на лужайке, а страшный серый волк уже подкрадывается к ней, сейчас он похитит юное невинное создание и унесет в лес.
Вот гуттаперчевые китайские подданные, одинаково одетые, что парни, что девушки, творят невообразимое акробатическое безумие, прыгая между двумя, то сходящимися, то расходящимися в стороны бамбуковыми жердями, которые, замешкайся они хоть на долю секунды, могут переломать их ноги, слишком тонкие и хрупкие по сравнению с деревом.
А вот моряки лихо отплясывают знаменитое яблочко. Их ноги мелькают в воздухе так быстро, что уловить, где заканчивается одно движение и где начинается следующее, практически невозможно. Их движения отточены и резки, как выстрел, произведенный из военного ружья, и слаженны – как военная канонада.
Прекрасные танцовщицы, воздушные и легкие, плывут по сцене, то невесомо, то озорно постукивая каблучками красненьких туфелек по деревянному настилу, то взмывая вверх в прыжке, отталкиваясь от земли с немыслимой для таких маленьких ножек силой, то кокетничая со своими партнерами, то тихо шепча им слова любви, то открыто радуясь молодости и движению, то убегая в испуге, то бесстрашно пускаясь в бесконечные повороты.
И молодые люди, держа колесом грудь, взмывают над сценой как выпущенные из тугого лука стрелы, стремительно прорезая воздух, как будто он, своей невесомой сущностью, может держать их; как будто над ними не властны законы притяжения. Они то выкидывают на немыслимой скорости коленца, то молодецки пускаются в присядку, то припадая к земле, то одним слитным движением взмывая вверх, а иной раз, петушась друг перед другом более для потехи, нежели всерьез, прохаживаются, красуясь, перед девчатами.
Так приятно наблюдать, что девушки, наконец-то, девушки, а молодые люди – молодые люди. Что все на своих местах, что нет неопределенного пола, что сущность каждого соответствует тому, что задумано для него природой, что это не стыдно и эта красота не скрыта выхолощенными наслоениями толерантной к извращениям цивилизации.
Мне всегда было несколько странно наблюдать классический балет. Фигуры балерин, хоть и женственны, но все же излишне, чуть ли не по-мужски, перетянуты мышцами как веревками. Девушки, которых сейчас видела я, были крутобедрые и роскошные как греческие танцовщицы, и при этом удивительно сильные, взлетающие в прыжке так высоко и легко, как будто это не они выпрыгивали с земли, а она сама подкидывала их вверх, повинуясь их мимолетному желанию.
Поразителен и сам человек, создавший эти танцы, вдохнувший в них жизнь.
Каким образом он добивался от танцоров невероятной синхронности и слаженности движений? Великая Майя говорит, что он был жестким и сверхъестественно требовательным. И если уж так говорит та, которая сама знаменита тем, что беспощадна к себе в работе над образом, то кем же был ОН?
Он был деспотом?
Да, - скажут его ученики.
Он был тираном?
Да, - будут утверждать они.
Он был гением?
Абсолютным! - воскликнут все как один.
Он был Игорем Моисеевым.